Что это, чёрт возьми? Опускаю взгляд вниз, но даже промедление не даёт проанализировать ситуацию. Подобно сломанному компьютеру, я подвисаю на несколько секунд. Мы оба не смотрим друг другу в глаза, но от мыслительного процесса скоро начнёт искриться воздух. Вы, мистер Рэнделл, полны сюрпризов. Но я думаю, что понимаю причину твоей реакции. С трудом поднимаюсь с колен, опираясь широкой ладонью о мужское плечо. Складываю в миску с пеной лезвие, помазок и полотенце, беру её в руки, а затем обхожу тебя и разрезаю пластиковый стяг на запястьях, скидывая кусачки в ту же миску. Другие бы назвали эту ситуацию щекотливой, но я устроен немного иначе, и не могу понять, что творится в твоей голове. Когда дело касается эмоций, я не всегда могу понять тех, кто оказывается в этих стенах. Но ты здесь давно. И я могу понять, что в тебе проснулись инстинкты. Это нормально. Страх обостряет желание, а здесь ты под давлением постоянного стресса. Видимо, я недооценил его степень, внешне ты держался практически невозмутимо. И я недосмотрел. Раскрутив цепь, чтобы ты смог передвигаться до самой кухни, я молча ушёл.
На следующий день наша встреча была короткой. - Завтра я не приду, - принеся тебе бутылку воды и немного еды на пару дней, я проверил твой ошейник и обработал новые ссадины от натирающего подклада под металлическим обручем. Нужно будет его заменить. - Расходуй с умом, - ставлю на кухонный стол провиант и поворачиваюсь к тебе, внимательно разглядывая. Похудел. Но я недокармливаю тебя намеренно, чтобы у тебя не было достаточно сил противостоять мне. Чтобы сама мысль о нападении стала вызывать тошноту и слабость. Но ты стойкий. Я чувствую, как ты держишь оборону внутри этой хрупкой черепной коробки, которую разломить легче, чем спелый арбуз. Я уважаю ваше упрямство, капитан пехотной дивизии. Но вы сломаетесь.
Меня не было трое суток. Я хотел, чтобы ты осознал в полной мере мою значимость в твоей жизни. Хотел, чтобы ты на физическом уровне выработал и закрепил связь между нами. Чтобы ты звал меня и молился за мою жизнь. Чтобы ждал так, как никого и никогда в своей жизни. Потому что у меня для тебя подарок, Тони.
На исходе третьего дня, под ночь, я спустился в бункер, неся на плече то, что предназначалось тебе.
- Поднимайся, - включив свет ярче, я прошёл к твоей кровати и положил на неё хрупкую светловолосую девчонку с мешком на голове. Так они остаются в бессознательности на пару часов дольше. Но когда заметил твой взгляд, то потянул к себе за цепь и навис над твоим лицом, вкрадчиво дав команду: «встань лицом к стене, взгляд вниз». Сейчас ты будешь мне только мешать. - Дай мне закончить, потом я накормлю тебя. Упираясь коленом в твою кровать, возвышаюсь над податливым телом девушки и достаю из кармана складной нож. Проверяю наточку большим пальцем. Очень важное действие, чтобы не дёрнуть слишком сильно, повреждая шейные позвонки. Но всё в порядке, лезвие наточенное, и готово к работе, поэтому зажимаю петлёй верёвку и разрезаю её на тощей шее, снимаю с девушки тряпичный мешок. Пальцами проверяю пульс и после беру за подол ситцевого платья, раздевая. Трусы с лифчиком тоже стягиваю, снимаю браслеты, крестик, серёжки. Всё то, что больше ей не понадобится. - Садись за стол. Накинув на обнажённую край твоего тонкого одеяла, я внимательно складываю все вещи девчонки в мешок и связываю его обрезком верёвки, чтобы после кинуть к закрытой двери внутри самого бункера. После тщательно мою руки и подхожу к плите, включаю её, совершенно буднично выкладываю на сковороду плов с крупными кусочками мяса. Разогреваю. - Когда я уйду, можешь делать с ней, что хочешь, - выкладываю плов по тарелкам, ставя одну перед тобой, - теперь она принадлежит тебе. Когда-то давно мне подарили собаку. Это лучшее, что я помню из детства. - Как ты её назовёшь?
Во всём этом нет и грамма чести. И толики, крупицы былого. Есть только прошлое, которое исчезает всё дальше, ускользает сизой пеленгу тумана меж пальцев. Хватаешься, но нет ничего, за что руки могли зацепиться — только проваливаешься в серую мглу.
Разве можно так? Разве в этом есть человечность? Глупые, смешные вопросы. Смешные настолько, что от смеха можно кровать захлебнуться. Человечность осталась там, вместе со справедливостью и добротой: она укрылась в глазах маленькой дочери, в тёплых руках жены, за обеденным столом, где их тихий уют, сотканный из чего-то настолько нереального, словно эфемерного, воплощался в настоящую действительность. Весь дом их был наполнен светом и Тони клялся раз от раза, что сделает всё, чтобы те оставались как можно больше изолированы, отстранены от невыносимости бытия реальности. Тони знает, что руки его не просто по ловит в крови — весь он словно утоп в алом болоте, его тянет, засасывается всё сильнее вновь, а впереди лишь один свет — семья. Семья, которая толком ничего не знает. Хотя всякий раз, когда ты просыпаешься с диким, звериным криком посреди ночи и находишь покой лишь у груди жены, даёт наверняка пищу для размышлений супруге — она невероятно умная женщина. Самая лучшая и изумительная. Ты, Рэнделл, не достоин её по всем параметрам.
Хотя бы потому, что смотри, до чего всё довелось. Бетонная коробка, запертый на засов выход и впереди только неизвестность. Сколько ты здесь? Сколько они там одни? Сколько, мать твою.
Ответа нет и вырядили последует. Вместо того, чтобы держаться, ты возбуждаешься, грешная чертова плоть поднимается при ощущении лишь одного упругого зада. Ты похищен, ты сам завёл себя сюда, а сбежать даже не пытаешься. Чего ты ждёшь?
Не то чтобы следовало хоть как-то долго гадать. Слово на букву «С» было привлекательно для Того Рэндалла уже давно. Он искал её, спрятанную женщину под темной рясой и никак не мог попасть на встречу, назначая её, но опаздывая всякий раз. Что ж, до скорого знакомства точно не долго осталось.
Вовсе нет.
***
Всё в голове переплетается в единый, невероятный калейдоскоп. Словно в подворной трубе, шуря один глаз, наблюдая как искры цветных картинок сменяют друг друга под разными углами, Тони старается фокусироваться, изолированный полноценно ото всех. Тревис исчезает, как и предупреждает, оставляя запасы еды и потрепанную книгу, пальцыьв которую зарываются глубоко — если его найдут, то всплывет днк хотя бы, которой здесь несчисленное множество. Но подобные мысли лишь дань былому: продажному полицейскому, герою войны, но не тому, сорокадвухлетнему мужчине, что открывает для себя новую страницу жизни — последнюю, видит Бог, но не то чтобы у бывшего детектива был выбор. Свои выборы он уже делал и опять же, смотрите, куда оно привело.
Прошли ли дни? Недели? Жизнь без солнечного света, пусть Канада не самая яркая страна, но всё же, превращала человека в пустую мытную оболочку, безволием окутывая всего мужчину. Сдался ли он? Пожалуй, да. Тони Рэндалл похоронил себя ещё тогда, когда падал в этого подвал, в последний раз видя отблеск далёких, ярких звёзд. Глубокий вдох, раз, два, три.. жалеет ли он?
Знать бы самому.
***
Как разделить день и ночь, когда ты видишь перед собой лишь электрический белый свет, острой болью прорезающейся в висках? Считать. Правильно. Чуть отросшим ногтём, Тони царапает поверхность стола, там появляются тонкие полосы, в которых плохо ориентируясь после очередного поверхностного сна. Как узнать, что не пропустил запись? Как узнать, что именно ты её оставил? Как узнать, что над тобой не проводят очередной акт извращённого морального насилия. К пятой отметке Тони готов выть, он дергает цепь, но не для того, чтобы сбежать, а чтобы почувствовать что-то, кроме всепоглощающего страха.
Никогда прежде, даже под россыпью вражеских гранат, ему не было так невыносимо, невозможно и непозволительно страшно. Что-то животное, зависимое просыпается и он почти готов отгрызть себе ногу, чтобы вырваться, вырваться и... найти его. Найти Тревиса Рафферти. Чтобы он вновь опоясал своими длинными ногами мужские бёдра, чтобы словно они встретились в баре, не было той боли и дикости деяний. Это смешно. И так дико нереалистично.
Ха.
Ха.
Ха. Также нереалистично, как на исходе бесконечных дней и ночей, находясь на грани ума и здравия увидеть то, что предстаёт сейчас. На грани с сюрреализмом, но даже Тони прежде не знал такой бессмысленной, алчной жестокости.
Всё внутри мужчины сворачивается кольцом, цепи словно становятся тяжелее, чем они есть — горьким, тяжёлым грузом оттягивая вниз. Тони инстинктивно одним ладным, но дёрганным движением двигается по матрасу и смотрит на вход. Тревис несёт человека. Хрупкая фигура, тонкие ступни, узкие бёдра — девушка. Тони наблюдает, чувствуя как горло сжимается жгутом и воздух покидает лёгкие. Дыши, дыши.
Тони не страшно за себя — он где-то в глубине рад, невыразимо рад, что есть кто-то ещё, что он не остался здесь один подыхать самой мерзкой смертью. Время словно остановилось, но теперь оно погнало с неведомой скоростью, стуча громко и чётко набатом пульсом в ушах. Кровь разгоняется по телу, активизируя весь организм, даже не соображая, что бежать некуда.
Некуда.
Тревис выглядит так, словно ничего странного, дикого не происходит — будто это в норме вещей для него приносить юную девушку в подземный бункер, где сидит ещё один пленник. Тони видел много за свою жизнь — его собственные руки никогда не отмыть, но это.. даже сыны мафии старались не трогать женщин и детей. Это верх жестокости. На счету же Тревиса, как и у любого другого убийцы, в основном лишь женщины. Молодые, юные и прекрасные. В каждой из них, кого он смог хоть как-то сопоставить с Рэнделлом, он видел отголоски собственной дочери. Кто-то и этих несчастных сильно любил, растил, заботился, но неизвестный, паршивый ублюдок позволял себе забирать их кропотливо взращённые жизни. Красил алым собственные пальцы, пугая их, забирая светлое будущее, принадлежащее только им.
Тони словно ушат воды выливают на голову и он приходит в себя ото сна. Где-то в мире есть ещё кто-то, где-то в том, в оставшемся мире, есть жена и дочь, о которых он обязан позаботиться. Ему нельзя сходить с ума. Держись, капитан. Ты проходил и страшнее битвы.
Мужчина выполняет все команды Тревиса, он встаёт к стене и опускает взгляд вниз, по шороху лишь стараясь различить, что происходит в полуметре от него. Вряд ли Рафферти прямо сейчас будет убивать — он принёс сюда её специально. Это театр одного актёра, театр для одного зрителя. Есть причина, почему Тони ещё не мёртв. Тревису хочется показывать своих жертв? Чтобы впервые был кто-то зрителем, раз уж именно Рэнделл стал единственным, кто нашёл следы, ведущие к нему красными нитями от мертвых тел? Слишком много вопросов. И мало ответов. Но он их обязательно найдёт. Пока бьётся сердце этой несчастной девчушки, есть шанс. Он не спас Мари-Элизабетт, но спасёт хотя бы её. Пусть во всём происходящем безумии появится хотя бы какой-то чёртов смысл.
Ткань рвётся, доносится характерный звук треснутого полотна и Тони не приходится долго ждать, чтобы увидеть итог такого действа, звука.
— Садись за стол.
Простая команда, которой не сложно подчиниться, но когда мужчина видит наконец несчастную, ему хочется сорваться с цепи, перестать поддаваться сумасшедшей игре и свернуть наконец этому сукиному сыну горло. Хочется выдрать зубами гортань и выплюнуть, умываясь в крови настоящего демона. Хрупкая, такая тонкая, словно лучит натянутой тетивы, девушка даже в намеренном мне напряжена — подсознание чувствует, помнит что что-то не так. Её кожа покрыта мурашками, мурашками настолько крупными, что даже с высоты роста и нехитрого расстояния Тони видит их. Она нагая, клочья разорванной одежды лежат рядом лишь тонкое одеяло прикрывает её первородную красоту. До мужчины, словно из-под толщи воды, доносится запах яды и чужих слов, но желч, поднимающаяся по пищеводу, сосредотачивает на мне всё. Всё тело становится тяжелее, чем оно есть на самом деле и Тони старается сделать всё, чтобы не сжать кулаки до белёсой натянутости кожи, делает всё, чтобы не сорваться.
Тварь.
Он даже не оставил ей и шанса остаться человеком. Это одеяло — грязный, скотский плевок, мнимая забота, которая делает всё ещё более юродивым, чем оно есть. Хотя куда уж хуже.
Тревис раскладывает еду, ставя её перед Тони, когда тот садится на стул спиной к незнакомке. Аромат риса и мяса оседает противной пленкой на языке и мужчина не может заставить себя притронуться к еде. Он смотрит пристально на убийцу, словно зверь, выжидая.
— Когда я уйду, можешь делать с ней, что хочешь, теперь она принадлежит тебе. Как ты её назовёшь?
Мужчина сглатывает и берет в руки вилку, кидая взгляд на девушку без сознания: пшеничные волосы разметались по светлой подушке, взлёт тонких неприкрытых ключиц виднеется даже от сюда — она наверняка скоро очнётся. Вряд ли Рафферти скажет хоть что-то, но стоит разузнать информацию, пока они в сознании лишь вдвоём.
Тони смотрит на парня напротив и вспоминает, как тот, седлая его бёдра, задел поднявшийся член, как лезвие скользило доверительно по коже и не мог представить этого вновь — он действительно теряет рассудок. Словно две полярности в нём одном: неоправданная, жестокая тяга к тваре, убивающей живое, и ненависть к нему же. Хвала богам, тяги прямо сейчас не остаётся. Она выжимается, пропадая до конца. Он трезв. Он сотворил столько зла в своей жизни, что самое время расплачиваться.
— Тревис, — Тони подцепляет горячую пищу столовым прибором и подносит её ко рту, дуя, прежде чем положить в рот. На вкус, как картон, хотя мужчина знает, что Рафферти готовит вкусно. Почти искусно, но вот убивает он мерзко и бесчинно. Таким ничтожествам не место на земле. Лишь в аду, где черти будут свежевать его живьём. — думал, что ты не придёшь.
Тони откидывается спиной на спинку стула и спокойно, словно эта ситуация ни в коем разе не выбивается из рамок нормы, продолжает разговор, стараясь сохранять голос обычным, ни на октаву ниже. А ведь хочется зарычать зверем и наброситься вперёд. Тони представляет, как пальцы вплетаются в волосы брюнета, как он сжимает из, ощущая жесткую шелковистость и впечатывается в заботливо принесенную пищу, поднимая за голову вновь и ударяя об косяк стола, бья до тех пор, пока мозг не потечёт через выпотрошенную глазницу.
Чертовски желанная картина.
— Это похоже на подарок.. но зачем? Чем я заслужил его?
Тяжелый воздух скапливается вокруг и Тони понимает, как сильно хочет выкурить прямо сейчас сигарету взатяг. Чтобы потом потушить её в другую глазницу этой сволочи.
— Тревис. Я молча поднимаю на тебя взгляд, зубами снимая с вилки кусок хорошо прожаренной говядины. Пережёвываю, задумчиво разглядывая черты лица. Держишься невозмутимым, но напряжённость в плечах становится заметна, когда откидываешься на спинку стула. - Нет, это плохое имя для женщины, выбери другое. Подпирая голову левой рукой, выбираю на тарелке ещё один кусок мяса. — Думал, что ты не придёшь. Продолжаю есть, но внимательно слушаю то, о чём ты решил со мной поговорить. Хочешь моего внимания? Или соскучился по человеческой речи? Меня не было несколько дней, но, судя по измождённому виду, ты сбился со счёта уже в конце первых суток. В помещении без окон это легко могло произойти. - Тебе было страшно? – поднимаю глаза, лишённые сочувствия. Но я всегда смотрю на тебя так. С глухой ненавистью разглядываешь моё лицо, словно прямо сейчас готов сорваться с места и перегрызть глотку. Это потому что у тебя появилась соседка? Но её судьба только в твоих руках. Не смотри на меня так оскорблённо. - Я же сказал, что вернусь, Тони. Почему ты решил, что я захочу бросить тебя? Не понимаю этого. Не пойму никогда, но ты не первый, кто думал об этом в моё отсутствие. Я хотел, чтобы ты оценил мою ценность для своего существования, но почему вы все так упрямо сомневаетесь в моих словах. Неужели я был слишком груб или несправедлив с тобой. — Это похоже на подарок.. но зачем? Чем я заслужил его? А ты догадливый. Это хорошо. Но плохо, что слишком расчётливый. - Ты получил его, потому что нуждался в этом, - заканчиваю с обедом и неторопливо размешиваю сахар в чае. С таким же успехом мог бы спросить меня, чем заслужил свою зубную щётку, тёплый свитер или питьевую воду. Разве эти вещи не доставались тебе по умолчанию? Почему же сейчас у тебя возникли такого рода вопросы. Или ты правда не видишь моей заботы. От этой мысли у меня портится настроение. - Но если тебе важно «заслужить» её, - короткий кивок в сторону девушки, - то можешь рассказать мне стихотворение. У тебя же есть маленькая дочь, а значит, ты как прилежный родитель за период её взросления осилил несколько детских книжек и выучил с полсотни упрощённых обучающих четверостиший. Я даю тебе простое задание. Но сейчас ты вряд ли оценишь это. - Я жду. Или хочешь, чтобы она осталась у меня, пока ты вспоминаешь? - наклоняюсь вперёд и облокачиваюсь на стол, пронзительно глядя в глаза. Хочешь убить меня. Эту жажду крови я узнаю даже в чужих глазах. Так смотрели на меня и раньше, но в твоём взгляде читается опыт. Скольких же ты убил, Тони. В праве ли осуждать и ненавидеть меня, когда ненавидишь себя самого за то же самое. Движение на кровати отвлекает моё внимание, и я поднимаюсь. Набрав холодной воды в простую миску, добавляю в неё немного уксуса и кидаю пару полотенец. Девушка оказалась слишком слаба для дозы транквилизаторов, которую получила в процессе транспортировки, поэтому требовала повышенного внимания. Слабые, слабые, слабые, но чрезвычайно самоуверенные подростки. - Возьми стакан с водой и подойди. Пить она не сможет, поэтому намочи пальцы и протри ей губы, - бдительно слежу за тем, чтобы ты сделал всё правильно, и когда убеждаюсь, что справляешься с этой простой, но очень ценной задачей, поднимаю на тебя взгляд, - делай так, пока она не начнёт облизывать губы. Отжав край полотенца, беру девушку за руку и протираю от пота и жара, постепенно оголяя её хрупкое тело. Грудь красиво приподнимается от дыхания, живот на ощупь, словно шёлк, но я не оскверняю её похотью взглядов. Для меня она – твой подарок, который я хочу вручить в лучшем виде. Дойдя до линии лобка, я останавливаюсь, протягивая влажное полотенце тебе. - Дальше сам. Как закончишь, прикрой её и положи второе отжатое полотенце на лоб. Отхожу к зоне питания и беру свой чай, делая глоток. Прислонившись задом к краю стола, я наблюдаю за тобой со стороны, внимательно изучая манеру поведения. Удобная возможность привязать мальчика к его питомцу, научив заботиться. - С этого момента мы будем следовать нескольким правилам. Первое, ей нельзя за стол, выдели ей место для обедов. Второе, я увеличу твою норму еды, но ты сам будешь решать, сколько скормить ей. Третье, сначала едим мы, потом ты кормишь её. Четвёртое, не позволяй ей разводить бардак. Подойдя ближе и опустив руку на твоё плечо, я мягко сжимаю его. - И пятое. За её проступки - передо мной будешь отвечать ты.
Всё происходящее похоже на какой-то сюрреализм. Тони плохо понимает происходящее, хотя сложить два и два не так-то трудно. Сложнее принять. На своём веку мужчина видел много жестокости, но сейчас перед ним предстала яркая, бессмысленная не человечность. Глаза Тревиса пусты, в них словно можно увидеть своё собственное отражение — настолько там ничего нет, будто пеленой покрыто всё, лишь тень какой-то привычной тьмы, пепла безразличия, осевшего на радужке. Но самое паршивое, самое ничтожное чувство внутри заключается в том, как что-то внутри мужчины тянется к молодому человеку, что-то глубокое и иррациональное, когда тот встаёт и отправляется к новоприбывшей девушке. Тони осознаёт, что именно это может быть, он встречал подобное прежде, но сейчас и это ему чертовски трудно признать. Одно дело, когда ты видишь со стороны, как люди, чьи тела терзают, извращают, привязываются к своим мучителям, но другое дело испытать это на себе. Хотя, пожалуй, он и прежде знавал на себе такое. Война — единственная и главная любовь всей жизни мужчины. Дико признавать, но даже дочь не настолько сильно и крепко владеет его сердцем. Это действительно страшно.
Рэнделл встаёт следом, поджимая губы на слова про стихотворение — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, на что способен этот ублюдок. Он точно знает о захваченном капитане полиции всё, что только смог нарыть. Тони лишь уповает на то, что Тревис, мать его, Рафферти не стал наведываться к пленнику домой. Всё внутри мужчины разрывается, гнетёт дамокловым мечом над душой, желая узнать, спросить, понять, всё ли с его родными в порядке. Сослуживцы наверняка отправили охранный патруль контролировать дом, но не было бы удивительным, окажись Тревис ловчее всего полицейского участка. В прочем, стоит ли говорить о подобном, если этот сукин сын и так обвёл всех вокруг пальца, причём давно. Лишь Тони смог выйти на след — единственный толк и польза от грёбанной мафии.
Прохладная вода в чашке остужает пальцы и даёт возможность сосредоточиться, отрезвить немного рассудок. Тони выравнивает дыхание и старается держать себя в руках. Сейчас почти выпадает отличная возможность напасть, если бы только тарелки были настоящими, а не пластиковым дерьмом. Тревис как раз занят обтиранием обнажённого юного тела, на которое даже смотреть невыносимо — ком горечи подкатывает к грудине, сдавливая лёгкие тугим жгутом. Никогда, как бы ни старался, Тони не поймёт, что движет подобными тварями. Насколько должен быть изувечен, изуродован мозг, что один человек, без всякой цели, без реальной, настоящей нужны пойдёт на убийство и насилие над другим. А Тони с насилием в самых близких и крепких отношениях, но такого никогда не поймёт и не примет.
Мерзость в чистом её виде.
Мужчина склоняется рядом с Тревисом и незнакомкой, прослеживая движение рук парня, как он трогает светлую, нежную молочную кожу девушки, как скользит влажная тряпка, освежая тело, пока воздух разбавляется резкой отдушиной уксуса, отрезвляя ещё сильнее. Боль раздаётся в висках, стоит увидеть то, где остановился Рафферти, пока Тони опускается на колени рядом. Маленькая девочка..
Блять.
Резко вскидывает взгляд на парня рядом, чувствуя тяжёлую руку на плече. Невозможно.. Взгляд тёмных глаз словно открывается впервые за этот день? вечер? и машинально возвращается вновь к девушке без сознания. Грубоватые, но ловкие пальцы осторожно промывают полные, чувственные девичьи губы, освежая пересохшую кожу, пока она ещё не пришла в себя окончательно. Глубокий вдох и злость, что любого другого бы сковала в движениях, но натренированного тяжёлыми ситуациями Тони она не выбила из колеи. Осознание набатом бьёт в висках, заставляя желваки ходить на скулах. Но Рэнделл держит себя. Он отвечает не только за собственную жизнь теперь.
Чёртова мразь.
Мягкими, нежными движениями крупная ладонь опускается к горячему женскому эпицентру — Тони даже через ткань чувствует, как быстро испаряется влага. Омывает неторопливо, стараясь не тревожить — не дай бог она именно сейчас очнётся. Ничто её не заставит подумать после, что они за одно с мужчиной, который так трогает сейчас. Они в одной лодке, но, к сожалению или счастью, у Тони больше шансов выбраться. Если вообще так можно говорить в подобной ситуации.
Закончив омовение, мужчина чётко следует инструкции позади стоящего Тревиса, словно ястребом наблюдающего за происходящим. Тони выверяет каждое действие, стараясь двигаться ладно и плавно, укладывая девушку удобнее, укрывая её своей простынею и опуская на лоб прохладную, сложенную вчетверо ткань. Короткий взгляд на неё отдаётся гулом в душе, тяжело ноет в районе солнечного сплетения. Жизнь никогда не даёт поблажек, даже в столь юном возрасте. Больше, если им удастся спастись, даже этой девушки небо не будет столь светлым, как и будущее, о котором она наверняка мечтала.
Если бы ты, блять, был ловчее, если бы сумел предугадать нападение. А это можно было сделать. Но нет. И здесь, Тони, ты умудрился налажать. Именно ты виноват будешь в смерти этой девушки, если не сможешь предотвратить неминуемое. И никто другой. Даже на Тревисе не сможет лежать столько вины, сколько на тебе. Ведь именно ты позволил, не предотвратил. Именно твоя халатность будет стоит чужой жизни и возможно даже невинности. Тупой идиот.
Опираясь на колени, мужчина встаёт, чтобы обернуться к своему похитителю и подойти ближе, покуда тот рядом, что можно даже услышать едва различимое дыхание и запах свежести одеколона. Последнее особенно остро бьёт по рецепторам воспоминаниями о доме, воспоминаниями о минувшем дне позора. То, что он приволок сюда девчонку, заставляя мужчину трогать и принять её, как игрушку безличную, говорит о многом. Говорит так, что желёзом словно обжигает всё внутри. Гнида.
— Делай, что хочешь, Тревис. Я отвечу перед тобой за всё. Можешь начать расправу прямо сейчас, потому что она вряд ли сдастся без боя. Единственное, что могу сказать — этот ребёнок точно не заслуживает смерти.
